«Родители видели, что братья надо мной издеваются, но никак не реагировали»

Все началось в 1999 году. Мне тогда было шесть лет, и мы с семьей переехали из другого города. Братья — Кирилл, на четыре года меня старше, и Андрей, на три, — пошли в школу, а я тогда еще никуда не ходила. Для старшего брата это стало звоночком, что со мной что-то не так и что я очень глупая. Он начал меня постоянно избивать: говорил, что я не человек, а собака, мог кинуть в мою тарелку с супом тапок и сказать: ​«Ты все равно собака, жри так» или заставить меня есть с пола.

Средний брат Андрей зачинщиком ссор никогда не был, но всегда помогал старшему надо мной издеваться. Они были как супергерой и его помощник. 

Родители обычно все это видели, но никак не реагировали. Им было тогда не до нас: они сами друг с другом ругались. Когда я приходила к ним за помощью, мама какое-то время меня еще защищала, пыталась разруливать наши конфликты с братьями, а потом перестала: мол, ваши проблемы — сами и разбирайтесь. Отец просто меня игнорировал. Иногда, когда меня били, я кричала. Тогда он приходил в нашу комнату и говорил: «Что вы тут устроили?», а обращаясь ко мне: «Зачем ты так орешь?» Я пыталась объяснить ему, что мне больно, меня бьют, вот я и кричу, но он просто просил нас успокоиться и уходил.

Однажды я очень сильно кричала, потому что братья избивали меня несколько часов подряд. Тогда отец пришел к нам в комнату, взял меня за косу — у меня тогда были длинные волосы, — поднял за нее и начал трясти. У него на лице не было никаких эмоций, только злость по отношению ко мне: мол, я кричу и ему мешаю.

Потом я пошла в первый класс, и братья начали издеваться надо мной еще сильнее. Меня отправили в ту же школу, куда ходили они. Это была гимназия. Поскольку я не ходила в садик, меня определили в первый «В» класс. Для старшего брата Кирилла это стало сигналом того, что я умственно отсталая, и он начал распускать про меня такие слухи по школе.

Однажды у меня случился неприятный инцидент во время урока. Учительница рассказывала нам о разных цветах, и розовый она определила как цвет счастья, который может ассоциироваться, например, с днем рождения. В конце занятия нас попросили отметить, какого цвета у нас сегодня настроение. У меня было хорошее настроение, и я выбрала розовый цвет. Учительница спросила меня: «У тебя что сегодня день рождения?» Я ответила, что нет, но настроение такое хорошее, как будто у меня сегодня и правда день рождения. Тогда меня все принялись поздравлять.

На следующий день учительница выяснила, что у меня день рождения на самом деле в другое время, и вызвала в школу родителей. Их отчитали за то, что я вру. Дома меня ждал тяжелый разговор: родители объясняли мне, что врать нельзя, а братья сидели рядом и хихикали. В итоге мама поняла, в чем состояло недопонимание, и мы спокойно с ней поговорили, но от братьев мне потом сильно прилетело. Они начали издеваться надо мной: постоянно обзывали меня врушкой и били.

Потом мой «В» класс расформировали, и маме пришлось искать для всех новую школу – она принципиально не хотела нас разлучать, и ей было важно, чтобы мы учились все вместе. В новой школе все стало только хуже.

Примерно к шестому классу я уже не могла спокойно приходить домой после учебы. У меня после уроков была секция по легкой атлетике, и я либо гуляла с друзьями, либо брала с собой сменную одежду и сразу шла на тренировку.

Все в семье знали, что я занимаюсь спортом, но на соревнованиях меня никто никогда не поддерживал. Кирилл наоборот, меня перед ними всегда сильно избивал, чтобы я просто не смогла выйти на старт. Но я все равно выходила, занимала даже какие-то призовые места.

После тренировок мне все-таки приходилось возвращаться домой. Это было невыносимо. Когда я приходила, родителей дома обычно еще не было: ждал меня только Кирилл. Мне от него негде было даже укрыться. Разве что в туалете, но и там я не могла находиться долго, потому что тогда мне прилетало и за это.

Когда я перешла в старшую школу, Кирилл вдруг увидел во мне женщину. Дома тогда никого не было. Он сначала начал меня щекотать, потом вдруг стал заламывать мне руки, снимать с меня футболку и шорты. Я тогда еще не понимала, что происходит, но когда он засунул свободную руку мне под шорты, все стало ясно.  

Мне повезло, что в тот момент домой пришла мама. Но я все равно ничего не могла ей рассказать: я и так не видела от нее никакой поддержки. С кем еще можно было поделиться, я не знала. Рассказать друзьям? Они и так знали, что брат меня каждый день избивает: я постоянно ходила в синяках, а все тело было в шрамах от избиений. У меня тогда была хорошая подруга, с которой я обычно всем делилась. Но в какой-то момент даже она устала слушать, как мне плохо дома, и сказала, что больше не хочет об этом разговаривать. В общем, я решила защищаться как могла: взяла мамин кухонный нож и положила его себе под подушку. Так и спала с ним все время.

Настоящий ад случился в день, когда мне нужно было сдавать ЕГЭ. Накануне я сидела у своих друзей, и тут к нам приехал Кирилл. Он хотел со всеми познакомиться, но в компании были одни интроверты: им сложно принимать в коллектив новых людей, поэтому общение не задалось. Тогда брат подошел ко мне и сказал довольно агрессивно: «Дома поговорим». Все в компании сразу поняли, что он мне угрожает.

Я пришла домой, рассказала маме о произошедшем. Она как ни в чем не бывало ответила мне: «Ну посидите, поговорите, в чем проблема». Я ей пыталась объяснить, что никакого разговора не будет: брат меня просто снова изобьет. Мама это как всегда проигнорировала.

В итоге я просыпаюсь на следующее утро, иду искать свою обувь. Нигде не могу ее найти, стучусь к маме в ванную. От этого стука просыпается Кирилл и говорит: «Вот и звоночек прозвенел». Я ему в ответ: «Какой звоночек? И где мои ботинки?» И тут он начинает просто превращать меня в кашу: он швыряет меня так, что я ударяюсь об шкаф, потом запинывает ногами, бьет кулаками по всему телу.  У нас тогда была двухъярусная железная кровать в комнате, я забралась на второй ярус, прикрылась подушкой, чтобы хоть как-то смягчить удары. Но брат стащил меня за ноги с кровати, так что я позвоночником проехалась по железной рейке и ударилась головой об пол, а дальше он принялся меня снова запинывать. Потом из ванной вышла мама. Брат сделал вид, что он еще спит. Я попыталась объяснить маме, что меня только что сильно избили, на что она отреагировала, как обычно: мол, нет времени с этим сейчас разбираться.

Я вышла на улицу, плохо понимая, что происходит. Сначала хотела покончить с собой, потом решила позвонить среднему брату Андрею — он тогда уже жил не с нами, а со своей девушкой. Я как-то дошла до их дома. Не помню вообще, как шла, потому что мне так хорошо по голове прилетело, что я перед собой просто ничего не видела. Девушка брата меня кое-как успокоила и уговорила пойти в тот день сдавать ЕГЭ. Мы с ней вместе перед экзаменом пошли к директору. Она была в шоке, отправила меня в подразделение по делам несовершеннолетних (ПДН), чтобы я написала там заявление на брата. Я туда зайти не смогла. Меня там уже караулил старший брат. Он пригрозил, что если я зайду внутрь, он меня убьет. Не поверить таким словам после того, что он со мной сделал утром, было сложно.

Потом с Андреем и его девушкой мы все-таки дошли до ПДН, и я написала заявление на брата. Родителей вызывали к участковому, они поговорили, и на этом все закончилось. В тот момент Кирилл находился под домашним арестом, потому что попал в переделку, где по самообороне убил человека, и мне родители сказали, что я не должна ломать жизнь брату и должна забрать заявление —  иначе я предаю семью. Так же отреагировали и наши общие друзья. Все от меня тогда отвернулись.

Самое ужасное случилось позже. Родители через пару недель после моих экзаменов сообщили нам, что они уезжают в другой город на заработки: мол, мы уже взрослые и можем справиться тут без них. Я их умоляла остаться, потому что понимала, что, если они уедут, брат начнет избивать меня еще сильнее.

Так и произошло. Я старалась как можно дольше не приходить домой: ночевала у знакомых, иногда даже в подъезде, лишь бы с Кириллом лишний раз не пересекаться. Но возвращаться  домой все равно приходилось: чтобы помыться и поесть — у нас в городе были только очень дорогие кафе, а у меня еще и денег особо не было. Каждый раз, когда я приходила домой, мне, конечно, прилетало. 

Через какое-то время я переехала в другой город. Год жила там человеком, который только учится жить: боялась всего нового, думала, что любой новый человек в моем окружении хочет меня побить, не могла никому доверять. А потом в этот же город переехали родители. Мне нужно было какое-то время перекантоваться, потому что свободных квартир для сдачи тогда не было, и я попросилась к ним. 

Все было хорошо, пока в гости снова не приехал Кирилл. Мне тогда друг подарил планшет. Так вот я как-то раз просыпаюсь и вижу, что брат забирает все мои вещи, в том числе и этот планшет. Я ему говорю: «Отдай, пожалуйста. Я не знаю, подарили мне эти вещи или нет, но мне, возможно, придется это все отдать». И тут брат начинает агрессивно себя вести: кричать, что это теперь его вещи и вообще никакого планшета у меня раньше не было. А потом он схватил шнур от этого планшета и начал им хлестать меня по лицу, ногам и почкам как скакалкой.

Это был последний эпизод насилия, который я помню. Потом я переехала в Петербург. Жила там, работала, начала проходить психотерапию, после этого обратилась к психиатру. Мне поставили пограничное расстройство личности и прописали антидепрессанты.

Несмотря на то что прошло уже много времени и мы все обсудили с мамой — я поняла, что она всю жизнь находилась в созависимых отношениях с отцом, и, возможно, на тот момент и правда не могла никак меня защитить. Но мне все равно больно до сих пор вспоминать эти события. Я очень сожалею, что родилась именно в этой семье. Помимо того что надо мной постоянно издевались братья, я видела, как отец бьет мать. Он однажды ударил ее в солнечное сплетение за то, что она просто зевнула. Я до сих пор помню, как она упала на пол и начала задыхаться. А я забилась в угол и даже не могла к ней подойти — так всего боялась.

Просто забыть обо всем, что со мной произошло в этой семье, все равно не получится. Это моя жизнь, и я полностью состою из этой боли. 

Сейчас у меня есть партнер, который знает всю мою семейную историю и очень меня поддерживает. Мне сложно представить, как создавать семью, но я пытаюсь работать над собой. Если чувствую, что проявляю насилие в отношениях: например, использую какие-то манипулятивные схемы, стараюсь с партнером все это проговаривать. Мне очень страшно, что я случайно могу начать применять к людям психологическое насилие из-за травматичного опыта, который я получила в детстве, но я пытаюсь работать над собой, потому что не хочу причинять боль людям. 

С мамой и средним братом я в итоге наладила отношения. Мы с ними в постоянном контакте. С мамой мы много говорили во время моей психотерапии, и сейчас она пытается меня поддерживать. От папы она не ушла, но говорит, что больше от него не зависит: дети выросли, она сама себя обеспечивает и в ее собственности находится их совместное жилье.

Среднему брату Андрею пока сложно делиться со мной своими эмоциями, но у нас появилась взаимоподдержка, и так близки, как сейчас, мы еще никогда не были. Мы начали снова общаться несколько лет назад, когда брат во время велосипедного тура остался у меня ночевать. Тогда никаких откровенных разговоров не случилось, но постепенно мы начали выстраивать отношения заново. Я считаю, что только они и есть моя семья. 

Старший брат Кирилл опасен для общества: после меня он избивал свою девушку, и я не чувствую, что он готов меняться, а отец избегает меня и уклоняется от любого разговора. Я пыталась поговорить с ним, когда приезжала в последний раз в родной город. Он сначала очень долго молчал, а потом ответил, что во всем, что со мной происходило в детстве, виновата мама, потому что она нас не так воспитывала. На себя он ответственность ни за что брать не хочет.

Историю записала Карина Меркурьева