«Каждый день воевала с любимым когда-то человеком»

Я с детства подвергалась физическому и эмоциональному насилию от родителей — это было у нас «семейной традицией». Мать не видела в этом ничего зазорного, воспринимала как основу воспитания ребенка. Жизнь наладилась только в 18 лет, когда я съехала. Это было самое счастливое время, я наконец избавилась от источников стресса. Как раз тогда и познакомилась с этим человеком.

Тревожные звоночки я заметила сразу же. Уже через 10 минут после нашего знакомства он начал поливать грязью бывшую девушку. Я предложила закрыть тему, возникла неловкая пауза, и он тут же попытался меня поцеловать. Я испугалась, оттолкнула его и говорю: «Это недопустимо. Извини, я пойду». Он сразу чуть не заплакал: «Извини, ты не так меня поняла, я так тобой очарован и подумал, что ты не против».  

Мне было очень неприятно от этого странного напора, но он давил на жалость, и я согласилась еще погулять, заодно понять, что он  за человек. Тогда у меня сложилось впечатление, что ему правда нужна помощь, а я хотела помочь. Когда пришло время возвращаться домой, он стал напрашиваться ко мне, просил «не бросать его». Я отказала. Сейчас понимаю, что это были уже не звоночки, а колокола, но тогда все списывала на то, что у него есть проблемы.

Он из семьи сектантов. И очень чувствовалось, что человек рос в деструктивной обстановке. Мне кажется, действия лидеров сект и абьюзеров очень похожи: сначала тебя заманивают, идеализируют, а потом все — ты становишься никем.

«Если я сейчас уйду, ты больше меня не увидишь»

После первой встречи я морозилась два дня. От него все время шел очень сильный напор сообщений: «Я не могу без тебя, ты моя судьба, я это понял, как только тебя увидел». Отношения завязались быстро и внезапно. Через месяц я уже ежедневно получала признания в любви. А через два — он обосновался в моей квартире. Причем это произошло незаметно.

Я очень люблю уединение, мне комфортно в одиночестве. Вначале, когда говорила, что хочу побыть одна, он уходил. Но уже через несколько месяцев перестал слышать просьбы и ставил условия: «Если я сейчас уйду, ты больше никогда меня не увидишь». Я не понимала: буквально несколько месяцев назад он уважал мои границы, а теперь личного пространства просто не стало.

У меня эпилепсия, через четыре месяца после нашего знакомства случился приступ, причем такой сильный, что я впала в кому и была на волоске от смерти. Пока я лежала в больнице, он меня не навещал. Пришла в себя только через два месяца, постепенно начала возвращаться память. Когда меня выписали из больницы, он пришел и начал кричать: «Сама виновата, что с тобой это случилось. Если бы я был рядом, ничего бы не произошло». 

Он пытался посеять во мне убеждение, что я маленький, глупый ребенок, который ничего не умеет. А он для меня как спаситель, отец, учитель, а позже — и духовный наставник. Пока эмоциональное насилие не стало тотальным (физического еще не было), я предложила расстаться. Он отказался со словами: «Конечно, ты ребенок, но я не против, я хочу быть твоим отцом, хочу учить тебя жизни». 

Со временем он посадил меня на эмоциональные качели. Когда я снова завела речь о расставании, он отвечал: «Знаешь, ты права. Зачем мне такой человек как ты? Мне нужна взрослая женщина, которая может управлять своей жизнью, у которой нет проблем». Тогда у меня уже была сильная психологическая зависимость, слышать такое больно. А потом он снова начинал: «Ну как же я тебя брошу?»

Потом начался тотальный ад. У него было два состояния: хорошее и плохое. Иногда утро начиналось с объятий, весь день он был в хорошем настроении, мы постоянно обнимались — все прекрасно. Но так же внезапно все менялось, будто тумблер переключили: пыталась его обнять, а он сторонился. Говорил: «Ты должна заслужить, чтобы тебя обнимали и целовали. Конечно, могу тебя сейчас обнять, но это будет неискренне, мне будет неприятно». 

Я думала: «Я что, собака, чтобы меня хвалили, только когда выполняю команды?» В другие дни он меня превозносил, говорил, что я богиня, лучшая, я — смысл жизни. А потом вместо ежедневных комплиментов очередная доза критики.

Затем он решил пройтись по моим увлечениям. Я пишу музыку, это для меня самое важное. Сначала он ей восторгался, а потом начал безжалостно критиковать. Еще я много читаю. Снова: то он восторгался моей библиотекой и говорил, что я очень умная, шутил, что у меня «сверхразум»; то внезапно вываливал, что люди, которые читают книги, — идиоты. Постепенно от критики, с которой еще можно было подискутировать, он перешел к оскорблениям: «Ты даже посуду неправильно моешь! Что тебе в жизни важно, книги или посуда?»

В какой-то момент у меня снова появились серьезные проблемы со здоровьем, я начала сильно терять в весе. Дошла до критической отметки в 47 кг при росте 179 см. А он мне говорил: «Ты толстая, тебе надо худеть, что у тебя тут висит?». Он постоянно делал замечания по поводу моей внешности: «Носи очки, а не линзы! Я люблю женщин в очках. Не крась волосы! Мне нравится натуральный цвет». Считал, что я делаю макияж только для того, чтобы ему изменять.

Он жестко критиковал моих друзей и знакомых, говорил, что мне не надо с ними общаться. При этом не заставлял резко обрубать все связи, а действовал постепенно. Изоляция, которую он создал, даже поддерживала меня, я думала: «Сейчас происходит какая-то жесть, но зато у меня есть он». Когда шла гулять со своей подругой, он постоянно просился со мной, отказывала — жутко обижался. В последний раз это закончилось дракой. 

«Да когда ж ты уже сдохнешь»

Когда он в первый раз меня ударил, я поняла, что это повторится. Как будто все к этому шло, и так должно было быть. Я привыкла к этому с детства: никогда не слышала от мамы, что любовь — это что-то хорошее. Мне всегда говорили, что любовь — это жертва.

Родителям я никогда не давала сдачи, не уворачивалась, всегда смиренно воспринимала удары. Но когда этот человек поднимал на меня руку, я отбивалась: если бы этого не делала, он мог бы меня убить. У меня включался режим берсерка, был такой высокий адреналин, будто состояние аффекта. 

Ссоры чаще всего были ночью. Я всегда за то, чтобы спокойно проговорить проблему, без оскорблений и повышенного голоса. С ним это не работало. Бессмысленные разговоры длились часами, он унижал, оскорблял и обесценивал меня. Под конец сил не оставалось и я просто соглашалась: «Ты прав, говори, что хочешь, думай обо мне, что хочешь. Только, пожалуйста, прекрати». То, что я никак не реагировала на нападки, злило его еще больше.

Три раза я обращалась в травмпункт, но называла другие причины травм: упала, неудачно села, ударилась о дверь. Я чувствовала, что врачи понимали, что произошло, но никто не спросил: «Все нормально? Тебе не нужна помощь?» Носила одежду с длинным рукавом. Когда родители обращали внимание на синяки и гематомы, говорила, что упала с велосипеда. 

Одна из самых серьезных травм — сотрясение мозга. Сначала он прижал меня к стенке и душил. Смогла ударить его в пах — сразу отпустил. Потом попыталась убежать, но он схватил меня за шею и повалил на пол, бил головой о кафельную плитку. После этого я сидела на полу и плакала: «Ты понимаешь, что ты сейчас мог меня убить?» А он мне сказал: «Да когда ж ты уже сдохнешь». 

Сексуализированное насилие тоже было. У нас все думают, что изнасилование — когда незнакомец в темном углу, но это вообще не так работает. Изнасилование — это когда одна из сторон не согласна. А это происходило практически всегда. Он манипулировал, принуждал меня к действиям, которые для меня были табу. В 90% случаев половой акт был против моей воли, причем я явно об этом говорила.

После побоев и унижений он два-три дня игнорировал меня, а потом ползал на коленях и угрожал суицидом. Звонил со словами: «Я сейчас стою на крыше, если ты не простишь меня и не вернешься, будешь виновата в моей смерти». Клялся, что никогда так больше не будет и просил прощения.

Я предлагала ему вместе ходить к психологу — безрезультатно. Он рассказал о проблемах с контролем гнева своей маме, она посоветовала читать брошюрки, как христиане должны жить в семье.

Он насильно пытался сделать меня адептом их секты, вплоть до угроз расставанием, если я не буду принимать участие в их тусовках. Говорил, что ему не нужен человек, который не близок к Богу. Так забавно, что он постоянно ссылался на Библию. Я спрашивала, как Библия относится к постоянным побоям и издевательствам? Он уходил от ответа. 

Побои чаще всего происходили на кухне. Однажды, когда он снова поднял на меня руку, я стала искать, чем от него отбиваться. Схватила вилку и сказала, что пырну, если подойдет ближе. Он все равно полез, принялся душить — воткнула вилку ему в руку. Он демонстративно упал на пол со словами: «Сволочь, я сейчас пойду в полицию, тебя посадят».

Выбежал из дома, вернулся, стал ломиться в дверь. У меня конфликты с соседями, поэтому я испугалась лишнего шума и открыла ему. Он попросил переночевать, стал давить на жалость, что не хочет идти к родителям в таком виде. Пообещал, что не будет трогать. Перед сном я обработала ему рану: там след как от комариного укуса. Просто точечка.

На следующее утро, когда он завязывал шнурки, я попросила его собрать его вещи и уйти насовсем. На этих словах он поднялся и со всей силы ударил меня в лицо. Я настолько не ожидала… Не было ни злости, ни гнева, только шок. После этого он ушел, а я говорила себе: «Наверное, это конец. Надеюсь, это конец». 

Окончательно поняла — он не изменится, как бы он ни клялся, ни старался. Я это всегда понимала, но он обещал, и это успокаивало. Он меня бил, а я сидела и думала о каком-то несбыточном будущем. 

Когда мы расстались, пришлось ехать за город к родителям. Боялась, что он начнет ломать мне дверь, будет меня где-нибудь поджидать. Страх встретиться с ним на улице у меня до сих пор. Когда выхожу из дома, у меня глаза бегают, вглядываюсь в лица других людей. Везде с собой ношу перцовый баллончик. Какое-то время он регулярно мне писал, звонил с незнакомых номеров. 

Наконец, я призналась обо всем родителями. Боялась, что меня осудят, но они поддержали. Папа настоял, чтобы я написала заявление в полицию. Этого человека вызвали в участок на профилактическую беседу, сказали, если он продолжит меня донимать, они возбудят дело о побоях. После этого он меня сам больше не трогает, хотя пытается достать через друзей и знакомых. Даже его мама звонила со словами: «Он лежит, плачет, так страдает. Поговори с ним, пожалуйста. Ну и вернись по возможности». Я отказала.

У меня появилось уважение к себе

Сейчас я прохожу курс психотерапии. Ничего принципиально нового я не узнала: давно поняла, что серьезные проблемы в семье повлияли на мою психику и изменили паттерны мышления. Мне с детства говорили, что если меня обижают — нельзя злиться на обидчика, нужно искать причину в себе. Сейчас я понемногу ухожу от этих паттернов поведения. У меня появилось уважение к себе. Если бы я обратилась к терапевтке раньше, то через минуту после общения сказала бы этому человеку, что меня не устраивает такое поведение, развернулась бы и ушла. 

Моментами я переживаю состояние деперсонализации: «Нет, это происходило не со мной». Постоянные триггеры: мне тяжело жить в своем доме, потому что вся жесть происходила именно здесь. Вот я сижу на кухне и вспоминаю, как и что здесь творилось буквально несколько месяцев назад. Но посттравматическое расстройство идёт на спад.

Это была не жизнь —  это выживание, война. Каждый день приходилось воевать с любимым когда-то человеком. Самое светлое решение — уйти, порвать с ним связь. Но когда попадаешь в такое положение, развивается эта кортизоловая, адреналиновая и дофаминовая зависимость. Я горжусь собой, что смогла уйти. Но мне повезло, я пробыла в этих отношениях всего несколько месяцев. Гораздо сложнее тем, кто по 20 лет в браке, у кого есть общее имущество, дети. 

Самое сложное для меня сейчас — принять, что это случилось со мной. Не убегать от этого, а проработать. Понять, что это часть меня, это будет со мной до конца моей жизни. Я пытаюсь вернуть себе себя. Восстанавливаюсь и становлюсь лучше, и терапия помогает мне в этом.

P.S. За время, что мы готовили эту историю, ситуация у нашей героини стала только хуже. Бывший партнер продолжает за ней следить, подкладывать под дверь бессвязные письма, подарки, писать ее знакомым. Профилактическая беседа в полиции оказалась бесполезной.

Автор Диана Барсегян