Я всю жизнь сталкивался с эмоциональным насилием со стороны отца. Он останавливал любое мое действие, которое не вписывалось в его картину мира.
Например, когда мне было два года, я стащил у родителей том Большой советской энциклопедии. Отец мне со всего размаха дал ей по пальцам так, что у меня потом начались приступы эпилепсии.
«Ты что, дурак что ли? Так нормальные люди не делают»
Когда мне было около семи лет, мы переехали из города в деревню. У меня тогда была любимая сказка «Крокодил Гена и его друзья». В ней Чебурашка искал друзей, развешивая объявления. И я решил поступить как любимый герой сказки. Расклеил по деревне объявления: «Я ищу друзей. Живу там-то. Если что, приходите знакомиться». Отцу моя инициатива очень не понравилась. Он меня отчитал: «Ты что, дурак что ли? Так нормальные люди не делают». Отец подавлял во мне всякую индивидуальность.
Другой эпизод, который засел в голове, тоже произошел, когда мы жили в деревне. Я был уже постарше. Мы с друзьями ушли на сенокос, и я никому об этом не сказал. Вернулся домой вечером — а меня на пороге ждет отец с розгами. В тот вечер он отбил мне всю спину.
Такие воспитательные практики со стороны отца были нормальным делом. Чуть что не так — он брался за розги.
Чаще всего отец отчитывал меня таким образом за любое проявление эмоций. Например, если я плакал. Он считал, что мальчики не должны показывать слезы.
Я рос довольно чувствительным и ранимым ребенком. Отец меня всегда за это понукал, кричал, что я тряпка и что нужно быть «мужиком». Однажды он решил меня закалить делом. Наша собака родила щенят. В деревне с потомством кошек и собак расправляются просто: топят. Но папа использовал другой способ — он рыл яму и рубил щенков лопатой. В тот день он заставил меня не просто смотреть, а участвовать в этом. Мне было 8 или 9 лет. Я плакал, из-за слез плохо видел, что делаю, и пытался их рубить, но сил и решимости не хватало. Поэтому они не умирали, а пищали и калечились. Отец кричал, что я слабак и баба, а потом схватил лопату и зарубил их сам. Я почти в обмороке отошел, продолжая плакать.
Бывало, отец мог ни за что дать мне подзатыльник или подойти и ударить сзади. Иногда он даже не объяснял, в чем именно я провинился. У него в голове был какой-то сценарий, которому я должен был следовать, и, если я что-то делал не так, меня наказывали. Например, если нужно было помыть посуду, а я делал это не так идеально, как должен был. Для меня все это тогда было непонятно. Я ведь старался, делал то, что меня просили, но и за это меня наказывали.
Любые мои попытки проявить инициативу тоже пресекались. Думаю, отец боялся, что таким образом потеряет контроль, станет слабым. А он не мог этого допустить. Он же глава семьи.
Если отец меня не бил, то наказывал словесно. Постоянно сыпал оскорблениями: «выродок», «щенок».
Было ощущение, что с нами в доме находится дикое животное в лице отца
К маме он относился так же, как и ко мне, а то и хуже. У него были четко сформированные представления о том, что должна делать в семье женщина, а что — мужчина. Если мамино поведение не соответствовало ожиданиям, отец наказывал и ее. Помню, как однажды он бегал за ней с ножом по дому.
Когда я впервые увидел, как отец издевается над мамой, почувствовал бессилие и страх за нее. Было ощущение, что с нами в доме находится какое-то дикое животное в лице отца. А что ты делаешь, когда видишь перед собой разъяренное животное? Убегаешь. Вот и я пытался взять маму за руку и убежать. Было страшно, что отец в какой-то момент нас убьет.
Иногда мы с мамой все-таки уходили из дома. Бродили до ночи по лесу в конце деревни, ждали, пока отец напьется и уснет. После этого можно было возвращаться. Я не помню, чтобы отец извинялся перед нами после таких вечеров. Мог с утра поругать себя: «Такой я козел». На этом все заканчивалось.
Когда я был ребенком, с мамой, конечно, не разговаривал о ситуации в семье. Она не знала, как тяжело мне было смотреть на то, что отец с ней делал.
Комментарий психолога Центра
Ребенок всегда идентифицирует себя со взрослым, который является для него авторитетом. Как свидетель насилия, которое один из родителей применяет в отношении другого, ребенок может испытывать чувство беспомощности и потери безопасности. В случае когда насилие применяют к самому ребенку, он понимает, что может хотя бы как-то повлиять на это: убежать или спрятаться. Когда насилие происходит с одним из родителей, ему остается только смотреть.
Дети, которые становятся свидетелями насилия в семье, вырабатывают такие защитные механизмы:
- самоограничение: ребенок старается контролировать свои слова и действия;
- навык быть незаметным;
- избегание опасных мест в квартире, где чаще всего происходят акты насилия;
- привычка опасаться всего: у ребенка исчезает доверие к миру и появляется убеждение, что взрослые всегда связаны с потенциальной угрозой.
Подробнее о влиянии насилия на детей читайте на портале «ПРО Насилие».
С друзьями мы на такие темы тоже не разговаривали. У меня был близкий друг в деревенской школе. Его бабушка была моей учительницей в начальной школе, и она с самого начала невзлюбила меня за открытость, постоянно пыталась свести на нет все мои проявления индивидуальности. То есть дома на меня давил отец. В школе эта учительница — бабушка друга. Кому я мог рассказать, что у меня происходит в семье?
К тому же в деревне семейное насилие все еще оставалось вариантом нормы. Общество закрывалось от этого. Никто не хотел видеть в насилии проблему.
«Ну у всех же так было. Что теперь поделать?»
Я уехал из деревни поступать в университет сразу после окончания школы. Тогда же родители разъехались. Официально они никогда не разводились. Просто перестали жить вместе.
Мама поехала со мной в город — помогать там обустроиться. Отец остался в деревне. Нашел в интернете свою старую любовь, и они стали жить вместе. Когда мама по делам возвращалась в деревню, они все вместе в нашем доме как-то сосуществовали. Всех такой формат, видимо, устраивал. Спустя несколько лет после того, как я окончил университет, отец умер. Мы с ним по душам так и не поговорили. У меня всегда с ним были стеснительно-боязливые отношения. Пытался заслужить его похвалу.
Начал рассказывать матери обо всем несколько лет назад. Но уже слишком поздно. Ей сейчас за 70 лет, и она другой жизни для себя не знала. Обижается, что я завожу такие разговоры. Главный аргумент мамы: «Ну у всех же так было. Что теперь поделать? Были же у нас и хорошие моменты». Настаивает на том, что у нее не было другого выхода и она не могла с ребенком уйти от мужа.
Комментарий руководительницы психологической службы Центра
Окружающие часто задают женщинам, находившимся в насильственных отношениях, вопрос о том, почему они сразу не ушли. Важно понимать, что насильственные отношения не выглядят как бесконечные побои. Чаще всего эпизоды насилия сменяются фазой «медового месяца», которая напоминает начало отношений. В это время агрессор проявляет заботу и внимание, дарит подарки. Затем снова наступает этап возрастания напряжения: происходят мелкие стычки и проявления недовольства. А потом случается новый пик насилия.
На фоне того что насилие сменяется проявлением любви, пострадавшая может надеяться, что агрессор осознал свой поступок и не повторит его. Кроме того, мешать женщине уйти от агрессора может убеждение, что она сама виновата в произошедшем, поскольку в обществе до сих пор сильны представления о том, что за атмосферу в семье отвечает именно женщина. Также пострадавшим часто не хватает веры в собственные силы, в то, что они действительно могут что-то изменить, что у них все получится. Бывает и так, что женщине просто некуда пойти — у нее может не быть собственных денежных средств и возможности пожить у родственников, — или попытка уйти от агрессора просто может быть очень опасна.
Материал о том, почему женщина не уходит из насильственных отношений, можно прочитать на портале «ПРО Насилие».
Я до сих пор считаю, что выбор есть всегда и разумнее уйти, даже если это решение повлечет за собой бытовые неудобства. Это все равно лучше, чем ситуация, когда ребенок вынужден каждый день страдать от насилия. Взрослые же считают, что детские страдания не имеют значения — все забудется. Но ничего не забывается. Этот опыт преследует ребенка всю жизнь.
Комментарий психолога Центра
По данным Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), ежегодно каждый второй ребенок в возрасте от 2 до 17 лет сталкивается с той или иной формой насилия. Дети, которые пережили жестокое обращение, теряют чувство безопасности. Кроме того, они могут испытывать чувство тревоги, тоски и одиночества, страдать от нарушений сна или расстройства пищевого поведения, быть склонными к агрессивному поведению или, наоборот, иметь апатичное и пассивное отношение к окружающему миру. Некоторые дети, которые пережили насилие, могут иметь низкую самооценку и быть склонными к депрессии.
Здесь можно прочитать о том, как помочь людям, пережившим насилие в детстве.
На мне, например, опыт насилия отразился таким образом: я боюсь проявлять инициативу на работе, двигаться вперед. У меня есть страх, что если я сделаю что-то успешное, то меня за это обязательно потом накажут. Рационально это объяснить себе сложно, но на эмоциональном уровне такие ощущения сохраняются.
Сейчас прорабатываю травму с психологом, часто разговариваю о детстве с женой. Она была первым человеком, с которым я поделился этим опытом. До этого мог только в штуку какую-то историю рассказать, но в детали не углублялся. Жена мне, конечно, сочувствует, говорит: «Спасибо, что ты не такой».
Историю записала Карина Меркурьева
Эта история вышла благодаря пожертвованиям наших сторонниц и сторонников
Каждый месяц мы берем интервью у людей, которые рассказывают честные истории о пережитом насилии. Это опыт людей разного возраста, образования и профессий, из всех уголков России. Они делятся с нами своими историями, чтобы тысячи людей могли увидеть, какие формы принимает насилие, и заметить его черты в жизни своих близких и знакомых. Они могут нуждаться в вашей помощи.
«Насилию.нет» существует только благодаря поддержке наших сторонниц и сторонников. Регулярные пожертвования позволяют нам планировать работу и быть уверенными, что в следующем месяце мы точно сможем помогать людям.
Подпишитесь на пожертвование в поддержку «Насилию.нет». Любой вклад — 50/100/500 рублей — позволяет нам работать дальше.
Комментарий PR-менеджера Центра
Юлия Арнаутова
PR-менеджер Центра
Комментарии «Мальчики не должны плакать!» или «Что ты ведешь себя как баба?» отсылают нас к гендерным стереотипам о том, какими должны быть мужчины и женщины. Более того, в таких комментариях сквозит пренебрежение к якобы «женским» качествам и моделям поведения.
Довольно странно полагать, что население Земли должно разделиться на две группы людей численностью около четырех миллиардов, а каждый представитель — вести себя строго определенным образом.
Жесткие стереотипы о мальчиках и девочках — это проявление патриархатных установок. Они бьют не только по женщинам, которые не соответствуют «идеальному» образу, но и по мужчинам, которые оказываются недостаточно «мужественными» по мнению общества.
Все дети вне зависимости от пола нуждаются в любви, ласке, заботе и принятии. Не давая им расти в комфортной обстановке, мы лишаем их возможности гармонично развиваться, строить доверительные отношения с людьми и миром и укреплять самооценку.